Когда мужа пригласили поработать два года по контракту в США, это была хорошая новость. Правда, мне пришлось оставить работу и сравнительно налаженную жизнь, надолго расстаться с родными и близкими и Темку забрать из детсада, где ему было хорошо. На шестом году жизни он успел завоевать определенный авторитет среди сверстников, а кроме того, завел двух-трех хороших друзей.
Все эти потери искупала возможность за два года научить ребенка иностранному языку. Я знала, что в его возрасте дети осваивают языки необыкновенно быстро и легко, особенно если погрузить их в новую языковую среду. Ведь это же здорово: не надо специально брать учителя, платить большие деньги, зубрить новые слова, путаться в грамматике. Все происходит само собой - дети просто начинают говорить на чужом языке, как на своем.
Я знала, что все будет именно так. Темка к языкам способный: рано начал говорить, к двум годам уже правильно строил фразы. Он, правда, несколько напрягся, когда понял, что мы уезжаем всерьез и надолго: не на дачу, не на лето, а на два года(!) - срок по его масштабам огромный. Что его друзья за это время пойдут в школу - и в свой сад он уже не вернется никогда.
В суматохе сборов и отъезда нам было не до переживаний сына, да и на новом месте первое время тоже. Впрочем, я не сомневалась, что для мальчика пяти с половиной лет все эти переезды и перелеты и обживание нового дома - сплошное приключение и праздник.
Дней через десять я смогла наконец заняться устройством Темки в американский детсад. Точнее, в школу, потому что здесь с пяти лет дети ходят в школу первой ступени - что-то среднее между школой и детсадом, вроде нашей подготовительной группы.
Школа оказалась довольно близко и вроде неплохая. Особенно мне понравилось, как учителя спокойно восприняли, что к ним придет мальчик, который ни слова не знает по-английски. Заверили меня, что не будут его спрашивать, пока он сам не захочет. Выглядело это так, будто подобная ситуация - самое обычное дело, не стоит даже разговора.
По правде говоря, сначала у меня самой были трудности в общении, хотя я считала, что знаю английский хорошо. Просто все объяснялись на каком-то другом языке, особенно дети. Не на том, которому меня обучали. Взрослые, обращаясь ко мне, старались говорить понятнее, но когда общались между собой, я сразу отключалась, будто они переходили на китайский. Ощущение было не слишком комфортное. Впрочем, я не особенно разбиралась со своими ощущениями - было не до них. Все новое, непривычное, и приходилось налаживать нормальную жизнь в этих новых обстоятельствах.
Темка отправился в школу довольно бодро. Я за него не беспокоилась: он мальчик общительный, спокойный, уверенный в себе. Правда, оказалось, что эта школа совсем не похожа на его бывший детсад. И Темка был как-то слегка обескуражен, не увидев вокруг ни одного знакомого лица. А главное - он ни слова не понимал из того, что вокруг говорили.
Мне разрешили побыть с сыном в классе. Свободная от других забот, я впервые могла сосредоточиться на ребенке, наблюдать за ним весь этот первый школьный день. Только тут я поняла, какой жестокий эксперимент мы решили над ним поставить. Темка был сам не свой. За свою короткую жизнь он ни разу не попадал в такое трудное положение. Учительница что-то говорила, все что-то делали, а он ничего не понимал. Дети играли в незнакомые игры, в которых сын не мог участвовать. Они не обращали на него внимания.
На второй и на третий день было все то же самое. Темка оказался в полной изоляции - положение для него совершенно непривычное и тяжкое. Может, это называется “погружением в языковую среду”, но у меня было ощущение, что мы погрузили его в пустоту.
В конце третьего дня учительница сказала, что я не могу больше ходить на занятия - дальше мой сын будет осваиваться сам. Назавтра я отвела его в школу и собралась уходить, но Темка вцепился в мой рукав, и глаза его стали наполняться слезами. Такого с ним не случалось даже в три года, когда его впервые отдали в детсад. Тогда все было по-другому: воспитательница тетя Валя, дети с понятными именами, некоторые с нашего же двора, знакомые по горке и площадке.
Вторая неделя в школе была еще хуже первой. Темку нельзя было узнать. Совсем другой человек: растерянный, пугливый, чуть что - в слезы. Он стал плохо спать по ночам, а утром не хотел просыпаться. Мне говорили - ничего, привыкнет - и советовали давать ему успокоительные таблетки. Я в страшном сне не могла представить, чтобы моему уравновешенному, солнечному мальчику давать транквилизаторы.
В общем, это было то, что называется “культурный шок”. Мы, взрослые, тоже испытывали его каждый по- своему. У мужа были свои проблемы - я это видела, хотя он предпочитал молчать о них. Мои же собственные переживания уходили в тень на фоне Темкиных.
Конечно, я прежде слышала о таком понятии, как “культурный шок”. Просто не приходило в голову применить это к себе, а тем более к ребенку. Взрослые пребывают в счастливой уверенности, что с детьми такого вообще не бывает. Что они мгновенно адаптируются к любой новой ситуации. Кто это сказал? Может, мы это сами придумали, для собственного спокойствия?
Раньше это понятие почему-то ассоциировалось у меня с дикарями. Попадает какой-нибудь Тарзан в Нью-Йорк - и переживает культурный шок. Или, в советское время, некоторые слабонервные наши соотечественницы теряли, говорят, сознание в западных магазинах.
На самом деле все сложнее. Разной силы культурный шок люди переживают при всех переездах, смене окружения - работы, школы. Попадая в новую среду, нужно быстро понять ее законы, большую часть которых вам никто не объяснит, не сформулирует. Понять систему отношений и множество всяких тонких вещей. Это даже в своей стране сложно. А если в чужой? А если вдобавок языка не знаешь?
…В общем, я нашла сыну русскую школу. На западном побережье, где мы поселились, живет довольно много наших соотечественников, так что найти такую школу не составляло большого труда. Правда, она была значительно дальше от нашего дома. И туда нельзя было добраться на общественном транспорте, поскольку его в тех краях вообще практически не существует. Муж не успевал отвозить и забирать Темку - пришлось взять вторую машину.
Но главное - сын стал оживать. Его там понимали и взрослые, и дети. Он мог общаться, играть, отвечать на уроках и довольно быстро нашел друзей. Он полюбил эту школу сразу, с первого дня, за одно то, что там говорили по-русски.
Теперь основной проблемой в новой школе был английский. Для большинства детей он, как и русский, был вторым родным языком. Знания же тех, кто недавно приехал и жил здесь уже давно, различались очень сильно. Так что задача у педагога была, прямо скажем, не простая. Я вообще не представляла, как можно обучать иностранному языку в таких условиях: одни дети общаются свободно, другие, как Темка, не говорят ни слова. Однако именно в русской школе дело сдвинулось с мертвой точки - и месяца через три наш сын понемногу заговорил по- английски.
Сейчас, два года спустя, когда мы уже вернулись домой, я могу сказать, что задача выполнена: Темка выучил язык. Дома, чтобы он не забывал его, мы общаемся на английском. Темка к этой идее относится без восторга и предпочитает говорить по-русски.
Этот опыт нас кое-чему научил. Я уже не верю в сказки о волшебной легкости, с которой якобы дошкольники осваивают чужие языки и обычаи. Это придумали родители. Это им кажется: надо же, всего полгода прошло, а он уже играет с местными детьми, как равный. Для них полгода - пустяк. А для ребенка это - вечность. Для пятилетнего - десятая часть всей его жизни. Стало быть, то же, что для меня три года. За три-то года и взрослый, пожалуй, освоится.
В общем, я все равно считаю, что языки учить полезно и нужно. Весь вопрос в том, какой ценой за это заплачено. Если бы сын остался дома и имел хорошего учителя, то за два года тоже выучил бы язык. Правда, это обошлось бы нам в определенную сумму - по нынешним временам немалую. А если бы я оставила его в американской школе, то еще неизвестно, во что обошлись бы услуги невропатолога и успокоительные таблетки. Но даже если сумма одинаковая, то результат, как вы понимаете, совершенно разный. Теперь я это знаю точно.
Автор: Разина Ирина
Источник: журнал “Няня”, № 4, 1999 год